Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит»
Анна Ахматова, «Клятва» (июль 1941 года, Ленинград)
Анастасия Петровна Наумова-Маккавеева жила неподалёку от нашей школы. Её письма своему мужу на фронт рисуют страшную картину выживания и невероятного мужества простых жителей осаждённого города. Прочтите.
«Мой дорогой Сергей, где бы ты ни был - мысли мои всегда с тобой. И сын Ярославушка часто вспоминает тебя. В городе окна магазинов забиты досками. Памятники укрыты мешками и песком. По улицам можно ходить только до 10 часов вечера.
Больно за сына... Он не по-детски серьезен. Вчера ночью во время тревоги без всяких капризов вылез из своей кроватки, а потом в бомбоубежище молча лег на стульях. Глаза задумчивые, строгие. И часа через полтора, когда разбудила его, чтобы нести домой, совсем не капризничал. Вышли на улицу - темнота, дым, гарь <...> раздался характерный шум, упала бомба. Мы думали, что на нашу улицу, оказались - на Колокольную. Только выскочили на лестницу, слышим свист бомб, осколки падают в наш двор, разбивая стекла. Наш район здорово пострадал. Повреждены дома на Колокольной, на Дмитровском, на Лиговке, на площади Нахимсона... Потом узнали, что так было во многих районах. Налет продолжался больше двух часов. Стало страшно, но показать этого было нельзя.
Ярославушка очень болен - корь, и в тяжелой форме. Бредит, зовет отца. Ох, и тяжело сейчас в Ленинграде! Ночью ходила вызывать доктора. В городе темень. Прохожих не видишь. Только слышно покашливанье. Сейчас все ленинградцы по вечерам на улице умышленно кашляют, чтобы не натолкнуться друг на друга. Авто едут, конечно, без фар.
Смерть прошла совсем рядом. Попала фугаска в дом напротив нас, да и не одна. Сын играл на полу - вдруг грохот, дом зашатался, покачнулся раз, другой, что-то посыпалось в квартире, загрохотало на лестнице Я была уверена, что это в наш дом. Какой-то миг ждала, что мы полетим вниз, потом схватила Славика, выбежала в переднюю и встала... между дверей. После узнала, что одна бомба попала в дом № 2/5 по улице Достоевского - это за нашей коридорной стеной, а другая - в дом № 10 по Кузнечному переулку - это как раз напротив наших ворот. В нашем доме со стороны улицы осколками выбиты стекла.
Хлеба нам теперь дают 125 г. Этот кусочек сырого, неизвестно из чего выпеченного хлеба умещается на ладони. Своеобразно выглядит наш Кузнечный рынок. Лари, конечно, закрыты. Продовольствия нет. Зато многие вынесли мебель - ее пытаются сменять на продукты.
Темно, света нет, сидим при свече. Мой мальчик смотрит картинки, он это может делать часами. Стал прямо прозрачный, не улыбается. Ничего не просит, только порой вопросительно смотрит на меня - хочет есть. Сама еле, хожу, все болит, руки опухли, в царапинах, в ожогах, лицо страшно отекло, очень страдаю от холода, порой шатаюсь при ходьбе, но духом не упала, нет. Я верю.
Голодно, холодно, нет воды, не действует канализация. Бани и парикмахерские не работают.
Смерть скалит зубы, голодная смерть. Сегодня в магазине умер мужчина. Тихо и просто. Голод остановил его сердце. Умирают мгновенно. Словно кто на свечу подует - и она гаснет. Не хочется умирать. Жить хочется. Боюсь за свою дорогую кроху. Он тает на глазах. Покормлю, он не сыт, но всегда скажет: «Спасибо». Как-то он сказал: «После войны буду много хлеба есть, просто так».
Шла по Невскому. Везде сугробы, ямы, ухабы. Трамваи давно не ходят, даже рельсы невидимы. Люди идут посреди проспекта, по тропочкам. Несут воду. Простояла в очереди за водой полтора часа. На всем Кузнечном переулке вода есть только в прачечной дома № 10.
Город наш, как заколдованный, - будто в сказке. Уснули трамваи - видно, в пути их застало прекращение тока. Стоит одинокий троллейбус, а кое-где их и целый ряд. Все занесено снегом, обледенело.
И все-таки жизнь идет, город не сдается, неутомимо работают бойцы МПВО, по первому зову направляясь туда, где нужна их помощь. Милиционеры на посту. Порой так на посту и умирают.
***
Лютый мороз, 37 градусов. Два часа стояла в очереди за водой, а потом тащила ее на шестой этаж. Сходила в сарай, принесла оттуда часть шкафа, сама не знаю, как его ломала и колола. Сил-то нет. Ведь сегодня ела лишь студень из столярного клея. Хотя бы для памяти запишу, какую дрянь я ела вообще в блокаду: лепешки из опилок, студень из столярного клея, заплесневелую бульонную заварку, от которой при жевании вылетал изо рта зеленый пепел, сырые отруби, блины из обойной муки с клопомором, горькую сырую дуранду. Но и это все в прошлом, сейчас об этом только мечтаю, но, увы, все давно съедено. А жить хочется...
С хлебом перебои. Нет воды на хлебозаводе. По этой же причине весь день и вечер горит, как факел, дом на Ивановской улице - нечем тушить. Горит, и уже не один день, Гостиный двор.
***
Исполнился год войны. Только год, а кажется, много лет прошло. В городе стало безлюдней. Идешь по улице Достоевского - тишина. Одного, двух, самое большое - пять человек встретишь. Улица поросла травой. Всюду следы разрушений. Обстрелы стали особенно свирепыми, все содрогается от грохота. Налеты с воздуха реже, но очень шумные. Я восхищаюсь нашими зенитчиками, наблюдателями, летчиками. Уже несколько массированных налетов было - и ни одной бомбы в черте города.
В школе тихо, ребята не шумят, не поют, не дерутся.
Дома в комнате темно, неуютно. Горит одна коптилка (я называю ее «светлячок»). Углы тонут во мраке. За стеной по радио музыка: «Мальчик-пастух» и «Шествие гномов». А за окном залпы орудий, в комнате холодно и темно. У меня осталась последняя спичка.
Помню, в один холодный зимний вечер, в прошлом году, я шла с хлебом по Лиговке... Ни души... Весь город в инее. Луна освещает руины домов и сугробы. И вдруг из репродуктора раздалось пение. Пела Надежда Андреева. Я долго стояла и слушала. Душили слезы. А потом пришла в голову нелепая мысль: «Как ей не холодно к не страшно петь в пустынном, замерзающем городе?!» Забавно.
***
Как я горжусь своим народом, своей армией - вот богатыри!
Любимый мой, хочу тебя видеть или хотя бы знать, что ты еще жив. Все вынесу - только живи.
Скоро открываются катки - это еще признак хорошего. Объявили, что с 15 декабря будет свет. Еще одна большая победа на нашем фронте!
Сынок здоров. Придёт время и наступит Мир!»
.......................
Муж Анастасии Петровны, Сергей, героически погиб на фронте. Невероятными усилиями она выжила и спасла от гибели своего сына.
Военная блокада города длилась 872 дня - с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года.
«И в ночи январской беззвёздной,
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращённый из смертной бездны,
Ленинград салютует себе!»
Анна Ахматова (27 января 1944 года)
Помним
